Каждый день Аля рисовала из окна. Летом она жила где-то за городом и постоянно делала графику шариковой ручкой на бумаге. Кроме того, у ней был еще такой жанр, как дневники, в которых она рисовала то, чем жила днем. Скажем, могла переписать стихи Пастернака, или Мандельштама, или переводы из Гете, параллельно на другой страничке нарисовать букет, или вазочки, или натюрморты, или пейзаж из окна. Эта дневниковость, которую она вела каждый день не с целью, чтобы потом посмотреть

В начале работы с материалом присутствует большая сложность увидеть его личную судьбу, потому что, просто материала, — нейтрального, — не бывает. У камней есть какая-то предыстория, они были результатами крупных геофизических событий, и постоянный анализ этого может быть положен как некий принцип в дисциплину ведения работ. При этом он не делается правилом или приемом, просто несет в себе постоянство действия. Когда сейчас вспоминаешь, с чего это началось, то понимаешь, что в

«Моранди провел почти всю жизнь в одной и той же старомодной квартире, принадлежавшей еще его родителям, на одной из небольших улочек с портиками на первых этажах — эти улочки характерны для самого сердца старинного центра Болоньи. Он никогда не женился, точно так же как не были замужем его старшие сестры, с которыми он делит квартиру. Моранди обращается с сестрами, при всем их большом жизненном опыте и уважении, соответствующем учительской профессии, как с тремя незрелыми де

Первые воспоминания, связанные с мозаик ой, относятся к 50-м годам, ког­да моя мама, Антонина Федоровна Корноухова, участвовала в создании моза­ик станций московского метро. Работая, она оставляла меня на куче старин­ных смальт, выпавших из разбитых ящиков на пустырях складов и рассыпанных среди травы, камней, осколков кирпича и мусора. Я видел вещество XVIII века, явившееся для современников Ломоносова мистическим открытием раздви­нувшегося мира. До сих пор мне кажется, что